Один из самых сильных фильмов за всю историю мирового кинематографа — военная трагедия Элема Климова "Иди и смотри", 1985 года.

"...И когда он снял четвёртую печать,

Я услышал голос четвёртого животного:

Иди и смотри!

И я взглянул.

И вот конь бледный,

И на нём всадник,

Имя которому смерть.

Теперь я знаю, как выглядит Апокалипсис. Он гремит в ушах заезженными патефонными пластинками и чьим-то идиотским подвыпившим смехом. От него пахнет бензином и сгоревшей плотью. Сам же он состоит из пугающих мелочей: нелепой свистульки, торчащей изо рта изнасилованной всем взводом девицы, коляски с трупом, нарезающей бессмысленные круги или безразличия в глазах немецкого офицера, который одновременно играет с ручной лаской. Апокалипсис свершился, но все были слишком заняты, чтобы его заметить. Звезды с неба пока не падали, но реки уже покраснели.

К середине 80-х годов тема Великой Отечественной Войны считалась в советском кинематографе практически исчерпанной. Что нового можно было добавить после виртуозно прочувствованных трагедий одного человека ("Летят журавли"), отдельно взятой семьи ("Баллада о солдате") или целого народа ("Они сражались за Родину"). Но Климов пошел дальше и его фильм гораздо глобальнее трагедий отдельных людей и наций, ибо он подводит неутешительный итог деятельности всей человеческой цивилизации.

История пугает своей обыденностью для того времени. Жители белорусской деревни отказываются выдать немцам местоположение партизан, и захватчик принимают решение стереть ее с лица земли. Процесс стирания опробован до мелочей, все роли расписаны заранее, и каждый выполняет свою с точностью часового механизма.

Однако, заставляя зрителя встать на место крестьянина, сгорающего в амбаре, Климов прекрасно понимает одну из основных заповедей киноискусства: главное — не то, что происходит на экране, а то, что воображение зрителя дорисует в своей голове. По сравнению с современными натуралистическими веяниями, его фильм почти аскетичен. Нынешние режиссеры для усиления эффекта понапихали бы расчлененки, реки крови, стекающей с рукавов палачей, крупные кадры сгорающей человеческой плоти. Климов обходится без этих дешевых приемов, но благодаря виртуозной работе камеры и блестящему монтажу, добивается полного эффекта присутствия на месте событий. Это и отличает его фильм от прочих на ту же тему: другие предлагали зрителю прочувствовать трагедию, Климов же заставляет ее пережить.

И вместе с тем, фильм совсем не о войне. Здесь нет противостояния идеологий, а палачи — просто люди из плоти и крови только в немецкой форме, а иногда и без нее. Один из ключевых образов — старосты из своих, охотно отправляющие соотечественников на смерть и получающие от нее явное удовлетворение. Что это — простое желание выжить любой ценой?Или опьянение маленького человека, которому наконец дали хоть, какую-то власть над другим и теперь, он ее использует на полную катушку?

Показывая акты жестокости, Климов намеренно вызывает у зрителя полное отвращение к происходящему. И вместе с тем, это один из тех фильмов, который во время просмотра меняет своего зрителя.

К финалу,мальчик Флера полностью седеет, превращаясь в старика. Зрителя ждет та же участь, только внутренне — начиная смотреть фильм юным и несведущим в вопросах глубин человеческого падения, он заканчивает просмотр глубоким стариком, видевшим такое, что нельзя видеть. Фильм рождает отвращение не к нацизму, не к Гитлеру, не к войне, а к любым формам человеческого принуждения и насилия, которые в сознании смотревшего, в первые дни после просмотра будут неизбежно мутировать в образы догорающего крестьянского амбара.

И режиссер дает зрителю такой выход в мир, где это не повторится. Первоначально Климов хотел назвать картину "Убейте Гитлера" с подзаголовком "Убейте Гитлера везде...." Но не стоит буквально понимать финальную сцену с расстрелом портрета фюрера — уничтожение одного психопата, горстки людей или даже целой системы ничего не решит, только сами реки начнут течь в обратную сторону.

Ведь вторая часть подзаголовка картины — "Убейте Гитлера в себе", и корень решения этой проблемы находится в людских душах. Ключ к спасению лежит в милосердии, только оно сможет остановить насилие. И Флера, даже после того, что пришлось ему вынести, останавливается, не в силах пристрелить на портрете невинного ребенка, хотя и прекрасно знает о том, в кого он превратится. А мы так сможем?

Увы, но и спустя 25 лет после выхода фильма, современному человеку столь же сложно разрубить этот гордиев узел. Насилие и жестокость повсеместно маршируют нога в ногу на очередную ступень человеческой цивилизации. А это значит, что мы не смогли усвоить самый суровый урок.,и наши реки, по-прежнему красные. Апокалипсис продолжается.

Некоторые разногласия в статье об образе русских в современном голливудском кино, заставили меня усомниться в собственном отношении к одному из фильмов, входящих в позорную десятку — "Врагу у ворот" Жан-Жака Анно. Мучаемый раскаянием (благо, в первый и в последний раз, эту нетленку я смотрел в том же 2001 году) я решился на повторный просмотр. Результаты обескуражили- выяснилось, что я действительно был несправедлив к этому фильму, на поверку ситуация с ним обстоит намного хуже.

Итак....

Что знают американские зрители о Великой Отечественной войне? А что это такое? Ни в одном американском учебнике истории, Вы про нее не прочитаете ни слова. Была судьбоносная высадка в день Д , и с нее началась всеобщая победа над Германией. Один лишь раз, в «Перл-Харборе» Майкла Бэя проскальзывает фраза: типа спасибо русским, что помогли нам выиграть войну. Не вопрос. Если что еще потребуется — обращайтесь.

Всех ретроградов, которые умаляют силу американского оружия и вспоминают какой-то там Сталинград с его неведомой битвой, нужно заставить до одури в глазах смотреть «Врага у ворот», чтобы все эти заблуждения напрочь вылетели из башки.

Забудьте образы добровольцев, рвущихся на фронт защищать Отечество. Советских солдат пинками загоняют в эшелоны, которые запирают на замки и кругом — одни злобные рожи вертухаев, так и жаждущих кого-нибудь пристрелить. Добро пожаловать в страну- концлагерь. Практически, по Александру Исаевичу.

После прибытия на место, новобранцев, теми же пинками выталкивают из вагонов, зомбируют им мозги письмом из тыла, всучивают по одной винтовке на двоих и отправляют пушечным мясом на ближайший пулеметный дот. Если выживешь — добьют свои: комиссарам нужно срочно выполнять план по количеству застреленных предателей.

Бои похожи на любительскую спартакиаду. Выстроили колонной, объяснили правила (мол, впереди- враг), засекли время и далее, по свистку- забег на укрепленные позиции противника. Что интересно, непонятно для кого свистят: для русских или, чтобы дать немцам время расчехлить пулеметы. Если бы, месье Анно попробовал в виде подобного тупого тира изобразить тот же День Д, его бы вскоре нашли в переулке, рядом с кинотеатром, с неразорвавшейся гранатой в причинном месте.

Через всю битву, пунктиром проходит одна нехитрая мысль: русские параноики сами застрелили гораздо больше народу, чем немцы. Отсюда — и такие потери. А у американцев потери меньше совсем не потому что они поздно вмешались в войну, а просто берегли собственных солдат, аки отцы родные. Эх, что бы делал Пентагон без своего младшего брата — Голливуда!

Но вот, на поля сражений прибывает сам Хрущев и открывает ужасную тайну: после расстрелов людей, отчего-то уменьшается количество живых солдат, а победы на горизонте не видно. И решение проблемы оказывается совершенно голливудским: выиграть битву можно только силой пиара.

Если Вам плохо и настроение на нуле, да вдобавок еще родные комиссары все никак не соберутся Вас пристрелить, кто поможет разгромить врага? Правильно, Супермен! А если его нет, то надо его придумать — какой же амери… простите, советский народ без своего Супермена? И дабы, все о нем знали и мечтали, нужно срочно наладить выпуск армейской газеты и распространять ее сразу на весь Союз — а то, как еще поднять на битву этот дикий народ, у которых на все их миллионы населения — ни одной типографии с комиксами? И вот так, рождаются первые советские супергерои.

Уровень представлений авторов о предмете фильма удручающе низок. Они не пожелали собирать информацию ни о самой битве, ни о людях той эпохи. В результате,фильм пестрит штампами, почерпнутыми из картин эпохи Холодной войны, а где это не помогает, происходит привычная для Голливуда подмена образов. В костюм простого американского пастуха переодевают типичного героя американского кино — простого американского фермера.

О чем может мечтать простой американский фермер? Разумеется, только о личной славе, богатстве, красивых женщинах, причем независимо от времени и места действия. Но когда те же стремления приписываются советскому парню, попавшему в жерло самой ужасной трагедии за всю историю своей страны, это смотрится дико, нелепо, чудовищно.

Прыжки в полный рост со свежей газетой в руках, общее ликование по поводу того, что «теперь я суперстар», дикая сексуальная сцена в переполненном бараке(спасибо еще, что не в общем вагоне) органично смотрелись бы в очередном боевике о спасении мира бравым американским парнем из низов. Но причем тут Сталинград?

Еще один голливудский стереотип, хорошенько вбитый в голову еще со времен «Унесенных ветром» — любовь оказывается сильнее войны (естественно, голливудской). Как бы лихо не свистели пули под ухом, как бы громко не взрывались снаряды — в настоящем голливудском фильме, всегда найдется место парочке флиртов и одной обязательной победе в постели. Любовная история о банальном треугольнике напоминает «Перл Харбор», только разбавленный шекспировским страстями, которые на деле смахивают на латиноамериканский сериал.

Политрук (эдакий Яго), пишущий донос на Зайцева из-за его отношений с еврейкой — это, по мысли сценариста, очень сильный ход, который к тому же включает в себя, практически все его познания в области Советской истории, почерпнутые из американских учебников (лагеря, доносы, все политруки-козлы). Только, коварный злодей ошибся адресатом, ему следовало бы отправить эту бумагу на почтовый ящик Гимлеру или Геббельсу, а затем послушно ждать указаний, как поступить с человеком, опозорившим честь арийской расы. Сценаристу явно невдомек, что идеологии у коммунистов и нацистов различались, по его мнению между ними нет никакой разницы.

Зато, разница видна в другом: немцы в фильме гораздо более дисциплинированы, педантичны, хладнокровны и больше походят на цивилизованных людей. Единственная промашка — людей убивают сотнями, но так это же красные комиссары сами их под пули подставляют. Вывод: комиссары хуже фашистов, а советский народ — это послушное стадо, нуждающееся в крепкой руке, которая им будет свистеть в нужном направлении. Кстати, сами американцы тоже свистеть неплохо умеют.

Цель создания этого фильма предельно ясна — никакого Сталинграда не было, точнее был, но это была даже не битва, а так — национальное развлечение типа «русской рулетки». Красные комиссары во главе с ужасным Сталиным так довели народ, что он ехал туда и сам бросался под пули, лишь бы не жить в тоталитарном Советском Союзе. Исполнение вполне соответствует задумке — дешевый закос под мучения рядового Райана, только флагом размахивают пореже (что характерно — ни одного крупного плана), а битвы сняты на порядок хуже. При этом, за кадром постоянно играет, просто до одури омерзительная музыка в псевдосовсетском стиле, которая к тому же постоянно пытается сползти на заглавную тему из «Списка Шиндлера», автором которой был отнюдь не Джеймс Хорнер!

Фильм про нас, но не для нас. Картонный Сталинград, выстроенный между парочкой «Макдональдсов». Картонная история картонных персонажей, призванная внушить отвращение к подлинной трагедии. По сравнению с этим фильмом, высадка в день Д, рассказанная Спилбергом смотрится действительно трагедией мыслящих индивидуумов, в отличии от фарсовых смертей зазомбированного тупого стада, прыгающего в собственную погибель по партийному свистку. Для создателей этого фильма, похоже именно оно и является подлинным «Врагом у ворот».

I see a red door and I want it painted black

No colors anymore I want them to turn black

I see the girls walk by dressed in their summer clothes

I have to turn my head until my darkness goes

Rolling Stones "Paint in Black

У американского режиссера Стэнли Кубрика был, как минимум один замечательный талант: если он в своем творчестве подбирался к теме, в которой уже пытались до этого самоутверждаться другие постановщики, то обычно сразу же закрывал ее, делая такой фильм, что после него уже было глупо пытаться сказать, что-то новое. Глупо исследовать природу людского безумия после "Сияния", нелепо снимать антиутопии после "Заводного апельсина", бессмысленно пытаться преуспеть в философской кинофантастики после "2001: Космическая одиссея".... Все фильмы мастера получались очень разными, и лишь военной тематике он посвятил целых два фильма "Тропы славы" — о Первой мировой войне,( фильм был снят настолько жестко, что в течение 30 лет был запрещен к показу во Франции) и "Цельнометаллическую оболочку" — о Вьетнаме.

Впрочем, все творчество Кубрика было настолько глобально, что неразумно сводить его тематику к узким рамкам одной войны: этот фильм скорее повествует о войне, как феномене, людском ремесле и будет актуален до тех пор, пока на этой планете окончательно не стихнут последние автоматные очереди — иными словами, всегда.

Кубрик словно берется полемизировать с популярными в Голливуде армейскими "мыльными операми" типа "Офицер и джентльмен" Тэйлора Хэкфорда и вышедшей в том же году "Гряде разбитых сердец" Клинта Иствуда, где суровый, но справедливый Сержант ( канонический образ для голливудского военного кино) путем изнуряющей муштры, делает из кучки раздолбаев Настоящих Мужчин. В фильме Кубрика, тот же Сержант, инструктор Хартман (лучшая роль Р.Ли Эрми) выступает олицетворением гигантского конвейера по безотходному перерабатыванию людей в придаток, часть армейского вооружения — пули с цельнометаллической оболочкой, которыми Система уничтожает своих врагов. Аллегория, как нельзя более точная: в отличие, от настоящих орудий убийства (автоматов, винтовок), новобранцы олицетворяют лишь расходный материал, годный для однократного использования — как та самая пуля, пробивающая насквозь противника и тут же деформированная о ближайшую стену. Такая же участь ждет и всех новобранцев — выпущенные в своего противника, они в итоге обречены на смерть.

У Кубрика армия предельно обезличена. Забудьте свои имена и фамилии, откликайтесь на клички, смотрите вперед, равняйтесь на, грудь — колесом, и на любое издевательство гавкайте неизменное "Сэр, есть, сэр!". Главное: не думать, за тебя уже обо всем подумал твой взводный командир.

Система унификации человека в подобие спички, лежащей в коробке вместе с другими, шестеренки в смазанном моторе армейской системы, изображена со всей пугающей достоверностью. Инструктор Хартман — идеальный боевой робот, запрограммированный на доведение людей до собственного состояния. Когда рядовой Пайл, прозванный "Гомером Кучей"( так звали персонажа комедийно-агитационного сериала про американскую морскую пехоту — налицо, злая ирония режиссера) кладет винтовку не на то плечо, Хартман бросает ему самое чудовищное, на его взгляд обвинение: "Ты, что хочешь выделиться? Хочешь быть не таким как все?" Как же так: ты не хочешь стоять аккуратным строем, рядом с другими патронами? Не хочешь лежать в своем коробке с другими спичками? Пытаешься разрушить так любимую нами гармонию и порядок? Протащим сквозь строй, на примере ненависти к тебе, сплотим местный «коллектив`из людей, которые боятся выделиться из толпы. Не мы сами — командование и сержант, а эта толпа тебя раздавит в паническом страхе, завтра оказаться на твоем месте!

Абсолютно безумные, наполненные жаждой чужой смерти,глаза Пайла символизируют окончательное завершение трансформации из улыбающегося застенчивого юноши в покрытую оболчкой пулю. Впрочем, полагаю, что при иных обстоятельствах, Сержант мог бы гордиться своим лучшим творением. Заряд ненависти ко всему живому, старательно упакованный внутрь, на деле оказался настолько ядреным, что не дотерпел до линии фронта. При ином раскладе, он точно бы стал героем войны.

Вторая часть описывает будни пули по кличке Шутник после прибытия во Вьетнам. Он откровенно скучает на должности репортера армейской газеты, его тянет туда, где стреляют и убивают. Однако, как вскоре предстоит ему выяснить, та безжалостная учебка смогла вытравить из них все человеческое, но отнюдь, не превратила в неуязвимых суперменов. И эта элита пачками гибнет от рук необученных вьетнамских крестьян. В самый ответственный момент переклинивает автомат — и нереальный супермен, бахвалящийся в камеру, что хотел бы стать первым парнем на деревне, убившим вьетнамца, в мнгонвение ока, становится похожим на испуганную маленькую девочку. Окончательный выбор, принятое решение, пролитая первая кровь под восторженные вопли сослуживцев, и взгляд сержанта Шутника уже не отличить от так пугавшего его ранее, взгляда рядового Пайла. Акклиматизация окончена, добро пожаловать в строй, боец!

ЦО — это крик души гуманиста и интеллектуала, художественный протест против зомбирования, стирания различий между людьми и превращения их в орудия убийства. Чем на гражданке смогут заняться люди, расстреливающие из пулемета толпы крестьян, играющие в футбол человеческой головой (эту сцену пришлось вырезать из фильма), собирающие для коллекции отрезанные человеческие уши ( реальная практика вьетнамской войны- армия платила деньги за каждую пару)? Где, кроме этого искусственно организованного ада, найдется место "рожденному убивать", который способен мыслить лишь категориями насилия и смерти? Нигде. Они оказываются выброшенными из нормальной человеческой жизни, способные жить лишь в этой стихии, на новой войне, в новом конфликте. Если нет подходящего — организуем. Машина смерти никогда не должна ржаветь, в противном случае она пойдет по пути рядового Пайла и обернет все, чему ее обучали против собственных учителей.

В этом главное отличие ЦО от прочих фильмов на вьетнамскую тему : если для других режиссеров, интерес представлял именно вьетнамский конфликт с его реалиями, то для Кубрика, он — лишь повод поговорить о системе, принудительно воспитывающей в своих гражданах культ насилия. Холодно выстроенный и безупречно сыгранный, фильм является закономерным продолжением темы, начатой в "Заводном апельсине" и ставит современному обществу безжалостный и неизлечимый диагноз "Передозировка жестокости", симптомом которого и являются бесконечные прошлые, нынешние и будущие войны. Лекарства нет, с момента выхода фильма прошло уже 22 года, и с каждым из них, болезнь лишь прогрессирует.

И ныне, где-то далеко, а может и на соседней улице, люди в касках смотрят на других кровожадной улыбкой сержанта Животного, весело развлекаются с трупами убитых врагов, идут строем сквозь сожженую деревню, крича во все горло выученные в учебке, речевки. И разносятся сверху те же строки из старой песни:

Я смотрю в себя и вижу, что моё сердце чёрное

Я вижу свою красную дверь, которую я просто обязан покрасить чёрным

Может быть, тогда я исчезну, и мне не придётся смотреть в лицо фактам

Не так уж легко смириться, когда весь твой мир чёрный

Сегодня, пришла очередь киноклассики — "Взвода" Оливера Стоуна.

Долгие годы, тема вьетнамской войны считалась запретной для американских кинематографистов.По негласному договору голливудских студий с военным руководством страны, вся кинопродукция носила лишь агитационный характер. Штамповались десятки фильмов типа "Зеленых беретов" с участием Джона Уэйна, которые призывали всю американскую молодежь немедленно бежать в ближайший призывной пункт, дабы срочно сражаться со всемирной коммунистической заразой. Но они показывали войну только в том свете, в каком ее хотели преподнести для будущих новобранцев, пентагоновские чиновники: не страдания, а скорее большое патриотическое приключение в духе киношного вестерна о покорении огромной восточной деревни. Для подлинного осознания этого феномена, потребовалось не одно десятилетие.

Негласное табу пало в конце 70-х, и сразу же, практически одновременно грянули два мощных взрыва — "Охотник на оленей" Майкла Чимино и "Апокалипсис сегодня" Фрэнсиса Форда Копполы, повествующие о том кошмаре, в котором пришлось жить американским солдатам, наслушавшимся этой пропаганды. Первый фильм погружал зрителя в полное безумие, показывая как война ломает и калечит людей и все, что для них дорого: дружбу, любовь, надежду, свободу. Во втором же Коппола удивлял техническим совершенством горящих мостов и вертолетных атак под вагнеровский "Полет валькирий".Но ни один кадр ни того,ни другого не позволил зрителю и на миг усомниться: в тех джунглях разверзглась настоящая преисподняя, отголоски огня которой и по сей день пылают в душах тех, кто смог живыми покинуть этот рукотворный ад на Земле.

Стоун сдал свое сочинение по теме одним из последних,на 8 лет позднее «Охотника на оленей» и на 7 — "Апокалипсиса сегодня». К этому моменту, уже уже успели стихнуть все дискуссии о роли войны в национальной истории и о конфликте начали постепенно забывать. Однако, Стоун как никто другой знал: нельзя забывать о Вьетнаме, так как под воздействием его ужасов, сформировалось мировоззрение целого американского поколения, к которому принадлежал и он сам. Про то, какие уроки вынесли из Въетнама бывшие американские солдаты, очень убедительно рассказали Скорсезе в «Таксисте» и Тед Котчефф в «Первой крови», Стоун же поставил перед собой задачу показать именно процесс формирования этих ценностей, сняв на фоне вьетнамских джунглей классический фильм взросления.

Возможность для зрителя четко самодентифицировать себя с главным героем, дает Стоуну шанс не просто показать войну глазами обыкновенного юнца, но и позволить прочувствовать все ее ужасы, фактически на собственной шкуре. В «Охотнике на оленей», из-за долгого довоенного вступления, зритель не мог поставить себя на место центрального персонажа. Стоун же предельно облегчает эту задачу: фильм не содержит предыстории жизни героя на гражданке, упоминания о его прошлом носят лишь фрагментарный , незначительный характер. Картинки его довоенной биографии любой зритель может дорисовать самостоятельно, и они всегда будут напоминать моменты из его собственного прошлого. На месте героя может оказаться любой из нас.

Крис Тэйлор — это собирательный образ, через которого с экрана говорит целое поколение, включая и самого режиссера. Не вдаваясь в избыточную театральность или голливудскую масштабность, Стоун нарочито излагает вполне обыденную для этой войны, историю обычного парня, добиваясь при этом куда большей реалистичности происходящего.

Взяв простую историю о новобранце, прибывшем на войну, Стоун превращает ее практически в религиозно-философскую притчу, заставляя героя разрываться между ангелом за его правым плечом (сержант Элайес) и злобным демоном войны (сержант Барнс), чье присутствие герой постоянно ощущает за левым. Однако, выбор не так прост, как кажется. Да, исполнитель роли Элайеса, Уиллем Дэфо играет нового Христа — с первого появления своего персонажа и до последних его кадров на экране , когда разведенные в разные стороны руки, совершенно недвусмысленно указывают на распятие. Не случайно, когда 2 года спустя Скорсезе будет снимать свой, самый не канонический фильм про Христа, на главную роль он пригласит именно Дэфо.

Однако, его антагонист,сержант Барнс — не воплощение абсолютного зла, а лишь одна из главных жертв войны: продукт армейской системы, в котором полностью атрофировались все человеческое — выкованное в горниле конфликта, идеальное орудие убийства. Впрочем, на каком-то этапе, зритель начинает с ужасом понимать: а ведь, и у этого монстра тоже есть своя правда.

И если сержант Элайес кажется на этой войне чужеродным персонажем, Барнс же, одновременно является ее сыном и главным оружием. Как это не прискорбно. но все войны на нашей планете выигрывались, именно благодаря таким идеальным боевым машинам, как сержант Барнс. Просто он уже давно ответил на вопрос: «Можно ли на войне остаться человеком?», к ответу на который Стоун плавно подводит и своего героя.

Таким образом, получается, что оба «отца» рядового Тэйлора обладают фрагментами истины, которую новобранцу придется собирать по крупицам на протяжении всего фильма, чтобы лишь в финале, окончательно определиться со своим выбором. Однако, самое интересное, что наравне с героем, тот же самый выбор предстоит сделать и самому зрителю.

Окончательное решение Тэйлора является столь же двойственным, как и мораль обоих его «отцов». Кто-то говорит, что в финале он делает окончательный выбор в пользу гуманизма, что весьма спорно. Скорее, пропитавшись веяниями обоих «отцов», герой так и остается между ними посередине, впитав идеи одного и методы их претворения в жизнь — от второго. Убивая зло во имя светлой идеи, он тем самым, в большей степени, становится преемником именно Барнса. Убийство во имя гуманизма приближает его к тому чудовищу внутри себя, которое он стремится уничтожить в своем противнике.

Современная война — это ад. Коппола в «Апокалипсисе» не пожалел больших средств, чтобы придать этому аду рукотворному, полное сходство с библейским. Фильм Стоуна гораздо скромнее по размаху, а сама точка зрения немного отличается от копполовской. Во «Взводе», война — это скорее чистилище, в котором человек, либо очищается от грехов прошлого, либо следует в настоящую преисподнюю. Не война сделала из сторонников Барнса законченных садистов — она только освободила все низменное, выпустив наружу затаенные желания и склонности. И настоящая преисподняя находится именно в человеческих душах, которые приносят ее с собой на поле боя и выпускают наружу.

Подбор актеров идеален. Стоун просто выжал их досуха, заставив в рамках двухчасового фильма, раскрыть сразу весь весь свой потенциал. Увы, но для двоих из них: Чарли Шина и Тома Беренджера, «Взвод» навсегда останется зияющей высотой, покорить которую еще раз, уже вряд ли получится. Кстати, можно ли считать совпадением, что главного героя «Взвода» играет сын Мартина Шина, сыгравшего, опять -таки главную роль в «Апокалипсисе» Копполы или это очередной намек Стоуна на различность их режиссерских подходов? Вполне возможно, что это сознательная отсылка, которая должна подчеркнуть преемственность персонажей.

Герой Копполы -сформировавшийся солдат и офицер созерцает ад, как бы со стороны, для героя Стоуна же, ввиду его возраста, война становится первой школой жизни, формирующей, под прямым воздействием «отцов»- сержантов, его человеческую сущность. Возможно это лишь совпадение, но при желании, здесь можно усмотреть и прямую аналогию — уж очень большую роль играет во «Взводе» понятие духовного и физического отцовства.

«Взвод» — один из лучших фильмов не только о Вьетнаме, но и в целом, на военную тематику. Более того, по моему скромному мнению, это лучший фильм и самого Оливера Стоуна. Его последующие картины получались более сложными и масштабными, но в них уже не ощущалось той искренности, свежести и новизны автобиографического взгляда на собственные ошибки 20 летней давности — то есть, именно того, что отличает «Взвод» от всех прочих фильмов на схожую тематику.

А самое главное достоинство заключается в том, что описывая реалии войны, Стоун воздерживается от морализаторства и готовых ответов на собственные вопросы — он призывает зрителя искать их совместно с героем. И единственного верного, на все сто процентов правильного решения, здесь просто не существует. И это совсем не удивительно: добро пожаловать во Вьетнам!